Читать книгу "Другой барабанщик  - Уильям Мелвин Келли"

Причем у нас не придуманный и не сказочный брак, не такой, какой бывает в книгах, какого не бывает в жизни. Мы бранимся. Она, допустим, приберется у меня на столе, так что я ничего не могу найти, и я ей выговариваю. Когда у меня не вытанцовывается статья, я начинаю на нее сердиться, цепляться к ней по пустякам. Каждые двадцать восемь дней у нее болит спина, и она выговаривает мне, как будто я в этом виноват. Но это все мелочи, которые не сравнятся с теми бесконечными днями и неделями, когда мы наслаждаемся друг другом. С каждым днем я все больше ее люблю, каждый день я нахожу в ней что-то новое, за что я могу еще больше ее любить, и, главное, она мне нравится! Если бы она не была девушкой, женщиной (и какой женщиной!), если бы она была мужчиной, она бы, несомненно, стала моим лучшим другом.

Единственное, чего нам не хватает, так это детей, ребенка, но это потому, что пока мы еле сводим концы с концами. Скоро мне дадут повышение, и вот уж тогда мы будем «делать маленького».

Сегодня пришла открытка от Беннета. Он вложил в конверт записку, сообщавшую, что он продал мою статью «Разрушительный эффект сегрегации в общественной жизни Юга». Журнал, по его словам, очень-очень левый, но если там работают люди, которым нравятся мои статьи, то, по-моему, все в порядке.

Суббота, 5 марта 1938 года.

Камилла сказала, что у нее уже двухнедельная задержка. Она не говорила раньше, потому что мы в прошлое воскресенье играли в теннис, и она сочла, что в этом дело.

Вообще-то сама она ничего не сказала, мне пришлось это из нее вытягивать. В кладовке у нас есть верхняя полка, где мы храним всякое барахло, коробки с летними вещами. Эти коробки довольно тяжелые, и осенью, когда я их туда ставил, я сам еле справился. А вчера, вернувшись с работы, застаю ее в тот момент, когда она, взгромоздившись на стул, двигает их там. Я спросил, что она делает.

– Ищу кое-что.

Я снял пиджак.

– Давай я помогу. Они же тяжеленные!

Она смотрит на меня.

– Да ничего. Справлюсь. А ты сядь и отдохни.

– Что значит, ты справишься? Я сам их с трудом сдвигаю с места. Давай, слезай со стула!

Ее карие глаза затуманились. Когда она сердится, они буквально деревенеют, становятся твердыми, как кусочки коры.

– Не надо мне помогать! Я справлюсь!

На секунду мне захотелось подшутить над ней, но потом я решил оставить ее в покое. И потом забыл об этом (вчера я даже не упомянул тут об этом случае). Но утром я разоспался и услышал из кухни свист кипящего чайника, и когда вошел с ней поздороваться, увидел ее на полу, она лежала на спине, задрав ноги, лицо раскраснелось от напряжения, все тело содрогалась, и она шептала: «Давай, давай, давай же!». Она уронила ноги на пол, подождала несколько секунд, снова подняла и задержала на весу, слегка расставив, потом соединив, потом снова их соединив.

Я стоял позади нее, и она меня не видела. Чайник свистел вовсю, а я был босой, так что она и не слышала, как я вошел, и наконец я говорю:

– Слушай, Камилла, Олимпийские игры состоятся только в 1940 году, если вообще состоятся, учитывая обстановку в Европе. Чем ты занимаешься?

Она вздрогнула и села, испуганно глядя на меня.

– Чем ты занимаешься?

Тут она и сообщила, что у нее двухнедельная задержка.

– И это странно, потому что с тринадцати лет я могла бы вести счет времени, даже если бы часы не были изобретены. Сначала боли в спине. Потом головные боли, потом судороги, ну и все остальное. Все четко по плану, как по расписанию поездов или по смене фаз луны.

Я посоветовал ей не беспокоиться. Придут. А если нет – то что? Может быть, нам не стоит оттягивать, а не то ждать придется слишком долго. Не то чтобы мы не хотели детей, нет, конечно, мы хотим – и много! Мы хотим, чтобы весь дом был полон ребятни! Но мы просто хотим немного подождать. Пока не скопим порядочно денег. Но в любом случае скоро мне дадут повышение. Так что беспокоиться не о чем. Конечно, мы не уверены, что она беременна, но я не прочь стать отцом. Если стану папой, то скорее всего порву с традицией Уилсонов и не назову ребенка именем на букву Д. А если будет мальчик, то я бы хотел назвать его Беннет Брэдшоу Уилсон.

Суббота, 12 марта 1938 года.

Пока никаких признаков, и Камилла больше не делает эти дурацкие упражнения. Но похоже на то, что я буду отцом! Боже! Как я могу оставаться таким спокойным? Я же стану отцом!

Понедельник, 14 марта 1938 года.

Отправился сегодня в редакцию в надежде получить повышение, а меня уволили. Кто-то, не знаю кто, прочитал мою статью о разрушительном эффекте сегрегации, узнал, что я – автор, уж не знаю как, и за это меня вышибли. Черт! Я даже рад, что все вскрылось. Теперь можно подписывать эти статьи своим собственным именем. Мне нет нужды стыдиться говорить правду. Завтра же пойду в другие газеты. Я – хороший журналист, и люди это знают. Вряд ли мне будет трудно найти другую работу.

Понедельник, 21 марта 1938 года.

Камилла была у врача. По его словам, еще преждевременно говорить, но он почти уверен, что это беременность. В ближайшие две-три недели станет яснее.

Я обошел три из семи местных газет. Мимо кассы. Они даже еще консервативнее, чем «А – Т».

Четверг, 14 апреля 1938 года.

Камилла точно беременна.

Вторник, 26 апреля 1938 года.

Ни одна газета в Нью-Марселе не берет меня. Я – в черном списке. И что же теперь делать?

Получил письмо от Беннета. Я ему сообщил, что, похоже, не смогу получить тут работу. Он предложил переехать в Нью-Йорк. Но я сейчас не могу сдернуть Камиллу и переехать с ней жить в другой город. А вдруг и в Нью-Йорке я не смогу ничего найти. Там нам будет гораздо хуже. Надо найти что-то здесь. Может быть, все поутихнет, и кто-нибудь рискнет взять меня. Черт бы все побрал! Я же опытный журналист.

Четверг, 5 мая 1938 года.

Ничего! Ничего!

Получил письмо от Беннета. «Мужайся, мой друг! Приезжай в Нью-Йорк. Здесь твои статьи произвели впечатление. Ты непременно, это я могу обещать, найдешь тут работу. Но даже если не найдешь, я же работаю, а значит, и ты тоже работаешь».

Я спросил мнение Камиллы. Она ни секунды не колебалась. «Я смогу полностью собраться… дай-ка подумаю… за четыре дня».

Но подозреваю, это в ней говорит ее представление о стоическом и романтическом характере южных женщин. Вряд ли ей действительно хочется переезжать. Думаю, возможного переезда она боится больше, чем я.

И как бы мне ни претила эта идея, наверное, нам придется вернуться в Саттон, снова жить в Свеллз вместе с моими родителями, а мне – собирать арендную плату для отца.

Но я еще не опустил руки. Может быть, здесь что-то найдется.